Хуторская летопись

Хутор Сиволобов

В 1870-1930 гг. - основан хутор Сиволобовы.

Сложилось так, что первыми поселенцами хутора были бородатые крупные русичи, которых из-за седых волос в нестриженых космах называли сиволобые. Когда сложились общины поселенцев, эта кличка «прилипла» к сиволобым, впоследствии получившим в наследство от своих косматых седых предков такую фамилию - Сиволобовы.

Одним из родоначальников Сиволобовых в хуторских святцах значится некий Виссарион, давший свою кличку стану, а позднее и хутору. Потомки его - Кирилл, Ипполит, Фатей.

К Сиволобовым прибились Лагутины - беженцы из центральной России, братья вольнолюбивые, крестьяне, Евграф, Авдей, Иван.

Их потомки - Филипп, Клим, Марк. Третьи поселенцы в этих местах - Ващинниковы: Нестрат, Платон, Пантелей, их потомки - Григорий, Наум, Панфер, Трифон, Афанасий.

Родоначальницей династии Лагутиных была моя прапрабабушка (родилась в 1870 году) Капитолина Федоровна Абашкина-Лагутина. Староверы-женщины не позволяли себе излишеств в одежде, носили темные платья до пят с длинными рукавами. А Капитолина усердно молилась Богу, перебирая в руках четки, истово верила, что молитва спасет души ее сыновей и им внушала эту веру с малолетства.

Когда произошла регистрация, станы укрупнились и стали называться хуторами, а поселенцы - вольными казаками. Это были бородатые, с угрюмыми лицами, крупные мужики-старообрядцы, которые молились, верили Христу, служили царю. Они не брились, не курили, носили длинные волосы (сзади коса с подплетом, сбоку чуб). Это были воины и земледельцы. Они рубили лес, строили жилье (землянки), охотились, разводили скот, позднее пахали, сеяли зерновые.

К концу XIX - началу XX вв. в х. Сиволобове было около тысячи плугов, в основном гужевая тягловая сила, две тысячи голов крупного рогатого скота, более тысячи лошадей чистых донских кровей скаковых пород для армии.

Сельское хозяйство развивалось, в хуторе была построена ветряная мельница с размахом крыльев 10 м., маслобойня. В 1905 г. построена паровая мельница, которая вначале приводилась в движение парами от котла, который сначала топили дровами, а затем углем, доставляемым из шахт Юзовки лошадьми. Это была частная мельница, она вырабатывала вальцовую муку повышенной кондиции, пшено и растительное масло. Ее строили и держали местные казаки, братья Дымочкины-Донсковы: Афанасий, Петр и Амос.

В хуторе было шесть лавок-магазинов: в одной продавалась мануфактура (ткани), в другой - галантерея, парфюмерия, в третьей - чай, сахар, продукты и т.д..

Да, хутор Сиволобов возрождался, рос, к 1913 году здесь насчитывалось 600 дворов с населением свыше 1,5 тыс. человек, включая младенцев - это точные достоверные данные статистики Чернышевской станичной канцелярии. К этому времени была проведена поголовная регистрация душ. Населения насчитывалось 900 женщин и 650 душ мужского пола. Мужчины - казаки были зарегистрированы по возрастному цензу: от мала, затем призывного возраста, до 55 лет и т. д. В хуторе было казачье общество во главе с атаманом Григорьевым Никифором, станичники-понятые, хуторской писарь Малахов Агей, так называемый Совет старейшин с мудрым жизненным опытом для решения сложных хозяйственных вопросов и текущих дел. Имелась печать для утверждения канцелярских и казначейских документов. Итак, казачество возрождалось на Дону, крепло, сотни лет испокон веков казаки Дона были земледельцами и защитниками юга России. Потомственные казаки, их дети пополняли ряды казачества.

Казачье общество х. Сиволобова входило в состав станицы Чернышевской и относилось ко второму Казачьему округу Нижне-Чирской станицы.

В беседе со старожилами и родственниками узнаешь что-то новое, и из небытия всплывают события, которые пополняют копилку знаний об истории хутора.

Юртовой атаман появляется в хуторе наездом. Так, в сентябре 1914 г. со стороны Чернышевской через Обливы в хутор влетела тачанка, запряженная тройкой; на ней - походный атаман Кирьянов в накинутой шинели и в регалиях, по обе стороны тачанки два вестовых верхами. Один из них держал пику с красным флюгером (флажком) - сигналом спешного сбора казаков. На флюгере белой краской нанесен год призыва. По хутору разнеслась весть о начале войны с Австро-Венгрией и Германией, объявивших войну России. Казаки второй очереди призыва побросали работы и начали спешные приготовления.

В поход по обычаю следовало выступать утром следующего дня, когда утреннее солнце поднимается до вершины тополя-раины, росшего в центре хутора у майдана. Это было примерно в восемь часов утра. Там же происходило прощание с родными и близкими. После тщательной проверки и подготовки казаки садились на коней и отправлялись на пункт сбора, надолго покидая родной хутор. Уходили в конном строю в Старочеркасскую, в Есауловскую, где происходил смотр казачьих полков.

На станичном смотре казаков встречало станичное правление с атаманом Кирьяновым Никанором Антоновичем и духовенство. После смотра все потянулись в Старочеркасский Войсковой Воскресенский собор, отслужили молебен в честь Архистратига Михаила Архангела и «об одолении врази и даровании победы христолюбивым казакам». На церковной площади батюшка окропил казаков и их коней водой и благословил на ратный путь.

А отставной атаман, хорунжий, кавалер Георгиевских крестов всех степеней, награжденный личным оружием за доблесть и храбрость, проявленную в русско-турецкой войне на Балканах 1853-1857 гг., напутствовал казаков:

- Братцы казаки, сынки Дона! Не посрамим честь своих отцов и дедов, постоим за веру, царя и отечество!

Потом, чеканя шаг и звеня шпорами, прошел вдоль передних рядов полка, вглядываясь в лица, обратился с просьбой: « Кто может подковать коня атамана?» В строю тишина, только слышен перезвон удилов - уздечек и фырканье лошадей. В строю молчанье. «Повторяю, кто сможет проверить подковы коня атамана? Приказываю: шаг вперед!» Считалось высшим мастерством в походе уметь подковать коня.

В строю стоял молодой казак Лагутин Филипп Иванович из х. Сиволобова, рослый, усатый, 24-х лет, подался из шеренги, переступил черту, осмотрел коня атамана. «Подковы в порядке, господин атаман», - изрёк. Атаман сверкнул глазами, смерил взглядом казака, мысленно определил: и ростом, и статью, то бишь и удалью, подстать его высокоблагородию. «Что еще можешь, казак?» « Могу побрить, подстричь казака». «Приказываю к сотнику, его высокоблагородию полковнику Гордееву, назначаешься личным адъютантом, казачьим ординарцем». В ординарцы брали, умелых, рослых, красивых казаков, дабы блеснуть на приеме именитых атаманцев. Филипп попал в действующую армию на северо-западный фронт в Латвию, определили его к казачьему полковнику Гордееву Иннокентию.

В один из дней немецкого наступления полковник в сопровождении адъютанта совершил вылазку в сторону передовой для наблюдения за противником. Они скрытно устроились в низинке в копне сена. Полковник в бинокль стал рассматривать передовой край и наносить на карту окопы и огневые неприятельские точки.

Возвратившись в сотню, полковник хватился - впопыхах обронил в копне свой серебряный портсигар, которым очень дорожил. И он обратился к ординарцу: «Филипп Иванович, забыл серебряный портсигар в копне». Казаки, независимо от ранга, друг к другу обращались по имени-отчеству.

Тот понял без слов. Взлетев на коня галопом, в открытую, не маскируясь, пустился к знакомой низинке. Австрийцы, заметив верхового, не стреляли, подумали, что перебежчик, но это была «засидка» - скрытая засада, излюбленная тактика казаков заманить и взять в плен. Одураченные австрийцы, около двух десятков всадников, бросились на поимку вольногарцевавшего перед флангом их окопов; подпустив ближе, ординарец дал шпоры и стал удаляться от погони, направил коня на скрытую засаду, где были отборные смелые казаки. Проскакав условную линию засады, австрияки открыли ураганный огонь по удалявшемуся всаднику. Верный конь, сраженный очередью, рухнул, чуть не придавив своего ездока. Казаки передового эскадрона, наблюдавшие за поединком, закричали: «Ординарца убили!» и бросились на выручку, но судьба хранила казака, его только ранило в руку. С зажатой раной Филипп предстал перед полковником. В результате этой операции в короткой схватке было взято в плен пятнадцать немцев. За проявленную храбрость казака, наградили Георгиевским крестом четвертой степени и представили отпуск с отбытием на Родину в память о службе в европейской войне (так тогда её именовали). Он привез подарки своим родителям, а они и все хуторяне любовались и гордились Георгиевским кавалером, а шел в ту пору казаку двадцать шестой год.

Отпуск закончился, и Филипп вернулся в действующую армию, ведь никому не дано узнать свою судьбу, сколько же тебе отпущено жить на белом свете. На войне в любой момент может сразить пуля или сабля-злодейка.

Вскоре казаков закружил вихрь революционных событий. По согласованию со ставкой главнокомандования, генерал-атаман Каледин, опасаясь разложения казаков от большевистской пропаганды и агитации в частях, стал стягивать казачьи полки на Дон. Во время продвижения на юг приходилось сталкиваться в схватке с отдельными отрядами конницы Буденного. Лагутины в этой, уже гражданской братоубийственной войне кровь проливали, воюя брат против брата.

Марк в то время служил у красных, а Климан, призванный по второму призыву раньше братьев также на войну с Германией, был верен свое казачьей сотне. Под Белой Глиной пришлось им встретиться в бою, в очередной конной атаке, но скрестить сабли казакам не пришлось, потому что Филипп знал, в каких частях они воюют. При встрече в бою они не как враги, а как братья обрадовались, обнялись. Им хватило благоразумия. Они запрягли лошадей и рванули домой. Сделать это позволили разброд и шатание в войсковых частях. Казакам надоело воевать. Многие уже не видели смысла в этой бесконечной бойне. В гражданскую войну и в революцию в наших краях, как и повсюду в России, царили всеобщий беспредел, хаос, голод. Землю обрабатывать было некому, кормильцы проливали кровь.

К двадцатому году ситуация изменилась. Домой возвращались уцелевшие в братоубийственной войне казаки, наскучившие по крестьянской работе.

Вернулись в родной Сиволобов и братья Марк и Климан. А Филипп с братьями на время заехал домой, забрал жену и дочку Настеньку и уехал в Ростов. Часть полковника Гордеева пришла в Ростов, и полковник ушёл в эмиграцию, с ним подался в Грецию и Филипп Лагутин как верный адъютант его высокоблагородия.

Стали хозяйствовать на земле

Стали хозяйствовать на своих земельных наделах братья Лагутины, Сиволобовы, Ващинниковы и другие сиволобовцы. Возвратившиеся казаки-земледельцы были в неведении. Появились банды, хищения, сплошные митинги, слухи. Наезжие комиссары-большевики с пеной у рта гарантировали свободу, счастливую жизнь. Местные казаки, дружные семьи жаждали трудиться и воспринимали их обещания как гарантию свободного труда. Начался вольный самозахват ничейной земли. За пять лет гражданской войны и революции отдохнувшие донские черноземы стали обрабатываться, и природа помогала крестьянину-казаку после неурожаев 1920-1921 гг. По рассказам старожилов, природные катаклизмы отзывались в пользу земледельцев. И три-четыре года, вплоть до 1925 года, на Дону получали высокие урожаи. Семьи росли, множился труд. Появились не богатые, а так называемые зажиточные.

Появились лавки-скупки, купцы. Так, в Обливах организовалась скупка-лабаз, владельцем которой был купец первой гильдии, местный казак Аристарх Телеганов. В обмен на зерно он завозил в свои лавки мануфактуру: ситец, сатин, обувь, женские и мужские сандалии, модные боты, китайский сортовой чай в металлических сундучках, сахар-рафинад, конусные самовары и другую утварь. Ездили сиволобовские казаки менять выращенное на своих наделах зерно в Чернышки к купцу Корнею Зимину, который вёл торговлю. Завозил по железной дороге лес-кругляк, доску обрезную, горбыль, жесть, краски.

Морозовская станция названа в честь и память Аникея Морозова, который первый основал этот посёлок. Он построил мельницу и ссыпку. В Обливах была построена белокаменная мельница, по тем временам мощная по производительности. Она снабжала армию мукой , развивающуюся на Дону промышленность и Шахты. Строил её некий немец Миллер, его фамилия предана забвению. На эти ссыпки и мельницы со всей округи тянулись обозы с зерном. Новая экономическая политика Ленина способствовала развитию нашего края: хутора строились, разрастались.

Коллективизация «наоборот».

Наступили тридцатые годы, погоня за «измами», время ужасов и казуистики, смутное время. Русская государственная драма, цивилизация наоборот. Ходишь не по солнцу, а против часовой стрелки. Началась пропаганда против православия и веры. Отсюда начались все беды России и, в частности, казачества на Дону.

Вместо православия, христианских и старообрядческих икон на стенах появились постные современные лики-портреты, которые отрицали таинство священства и веры. Спешили опередить время пятилетками и лозунгами «долой», «догнать и перегнать». Изменяли культуру и русскую историю, строили избы-читальни, райкомы вместо церквей. Носили галстуки на шее вместо креста. Началась приватизация наоборот – коллективизация. т. е. отдай всё нажитое трудом в общий котёл. Отдавали!

Под страхом тюрьмы и смерти, коллективизации по принуждению и добровольно, по согласию шли в колхоз неимущие, голытьба и середняки, они скорее верили агентам пропаганды. А крепкие домовитые казаки – нет. Лагутин Варфоломей Евдокимович имел мельницу-ветрянку и маслобойню, Иван Степанович Брызгалин держал косяк лошадей. Имущество их конфисковали, а семьи сослали в Сибирь. Многие бросали всё, уезжали, женщины и дети плакали, мужики оборачивались, показывали трудовой кулак новой власти.

Братья Лагутины, Сиволобовы, Ващинниковы обзавелись хозяйством, имели свои дома. Сочувствуя новой власти, отвели в колхоз коров, быков, рабочих лошадей. Сдали в общее пользование мелкий инвентарь. Рядом жил Евсей Севостьянович Евсеев – дородный казак-старовер, Георгиевский кавалер. Эти места ещё его деду глянулись, показались райскими кущами. Потому они осели здесь. Имели добротные дома с ажурными карнизами, крепкое хозяйство. У Евсеевых всё конфисковали, приготовили к высылке. Но они перехитрили новую власть, не дожидаясь обещанной высылки в Сибирь, собрали ручной скарб и уехали в Царицын.

Пострадали в 30- гг. и другие сиволобовцы, невинные жертвы. Антихристы в красных околышах и петлицах охотились ночью, тарабанили в дверь мирно спавших крестьян, сажали в «воронок», держали в подвале предвариловки милиции в Обливской. Потом везли по этапу и, пока формировался поезд на станции, сидели в позе «гусиной стойки», руки за голову, шаг в сторону или вперёд – стрелять на поражение. Таким образом в те годы были взяты органами НКВД 27 человек: Ерохин Сидор Михайлович, Ерохин Дорофей Терентьевич, Ерохин Евдоким, Бабенко Александр, Сиволобов Фатей, Лагутин К. И., Ващинников Г. Н., Ващинников М., Лагутин М. И., Кругликов Д. М., Писков В. И.. В хрущёвскую оттепель стало возможно родственникам что-то узнать о судьбе своих близких. По архивным данным были отписки. Многих судила коллегиальная тройка по статье 58/10 т.е. 10 лет без права переписки, некоторых судил О. С. О., эти невинные жертвы сталинских репрессий преданы забвению. Все они посмертно реабилитированы.

Память остаётся.

Вот так причудливо трагично переплелись судьбы людские всего за несколько десятков лет ХХ века. Много сегодня продолжателей фамилии Сиволобовых, Лагутиных, Ващинниковых. В Обливской u1078 живёт Иван Фатеевич – ветеран труда, Иван Кириллович Сиволобов – бессменный бригадир комплексной бригады бывшего колхоза «Пролетарий», пенсионер. Такой же статус был у Ивана Ипполитовича, Фёдора Марковича. Все они дети войны, выросли с кличкой «безотцовщина»; отцы их были репрессированы, посмертно реабилитированы.

Живым вернулся в 1956 г. единственный наш земляк Ващинников Григорий Нестратьевич. Крепкий был казак, жилистый. Он потом работал в колхозе бойщиком скота. Наверное, порода сиволобовских казаков оказалась прочнее репрессий.

Со временем быль превращается в легенду: «Поверьте, люди, было так, было!» Жили люди, наши отцы и деды, дети революции и сталинских репрессий. Поклонимся им и светлой памятью их почтим.

Очень важно и хочется, чтобы историю нашего хутора знали наши дети и внуки, помнили фамилии своих земляков, чтили традиции своих предков. Это святыня, которой должен дорожить каждый житель х. Сиволобова. Хранить память о прежде живущих – наш долг, завещанный нам дедами и прадедами. Давайте не будем об этом забывать.

Пусть живут в памяти, в веках те, кто оставил нам в наследство наш хутор, наши фамилии, трудом своим возделанные земли, душой выстраданные истины и житейские формулы.

Потомственный писарь

казачьего общества

Ф. М. Лагутин.

10 декабря 2006 года.